Антропология «Белой революции»
Jan. 26th, 2012 04:31 pmOriginally posted by
shiropaevat Антропология «Белой революции»
Болотная площадь. Фото Сергея Наумова.
Опять спущена с цепи бешеная советская собака Кургинян: вновь заработала телепрограмма «Исторический процесс». Каждый ее выпуск посвящен теме «угрозы оранжада». Я не буду вдаваться в подробности бурных дискуссий, поскольку они послужили мне лишь поводом для некоторых обобщений.
Начну издалека. Замечательный русский мыслитель, христианский демократ Георгий Федотов писал: «В татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека — московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица. Этот тип психологически представляет сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия. Что поражает в нем прежде всего, особенно по сравнению с русскими людьми XIX века, это его крепость, выносливость, необычайная сила сопротивляемости. Без громких военных подвигов, даже без всякого воинского духа — в Москве угасла киевская поэзия военной доблести, — одним нечеловеческим трудом, выдержкой, более потом, чем кровью, создал москвитянин свою чудовищную Империю…».
Разумеется, речь идет не о москвиче как жителе Москвы. Речь об определенном наиболее распространенном русском типе как таковом. Речь о московите. Федотов уточняет: «Свобода для москвича /московита/ — понятие отрицательное: синоним распущенности, “наказанности”, безобразия».
Подводя итоги красной революции, Федотов пишет, «что вся созданная за двести лет Империи свободолюбивая формация русской интеллигенции исчезла без остатка. И вот тогда-то под нею проступила московская тоталитарная целина. Новый советский человек не столько вылеплен в марксистской школе, сколько вылез на свет Божий из Московского царства, слегка приобретя марксистский лоск».
«Он ближе к москвичу /московиту/ своим гордым национальным сознанием, его страна единственно православная, единственно социалистическая — первая в мире: третий Рим. Он с презрением смотрит на остальной, то есть западный мир; не знает его, не любит и боится его. И, как встарь, душа его открыта Востоку…», - таков удивительно точный портрет совка, нарисованный Федотовым в период позднего сталинизма. Именно тогда, кстати, был популярен лозунг «Сталин и Мао – навеки друзья». Да и сегодня советский человек, благополучно переживший Советский Союз, симпатизирует «китайскому пути», Ирану с его антиамериканизмом, и по-прежнему не любит «западный мир», в который теперь попали прибалты и даже грузины и – о, ужас! – чуть было не попали «хохлы».
Александр Янов, по сути, соглашался с Федотовым, когда утверждал, что советизм внутренне ближе именно к московскому периоду российской истории. Однако после смерти Сталина и начала хрущевской оттепели тип советского московита стал несколько «плыть», отступать, терять свое безоговорочно доминирующее положение. Я говорю о возникновении феноменов, возможно, довольно смешных с позиций нашего времени. Но тогда появление «стиляг», «штатников» было сопоставимо с обнаружением ереси «жидовствующих» в государстве Ивана Третьего. В середине 50-х заявила о себе западническая фронда, бросившая вызов советскому образу жизни. Это была городская молодежь, которой дико надоел совок. Разумеется, не следует искать тут особую глубину. Но, тем не менее, именно из поколения джаза вышел Василий Аксенов – «стиляга», ставший знаковым западником в советской Московии. «Нас готовили, чтобы стать образцовыми рабами, напугали до смерти арестами родителей, дедов, дядьев, теток пытками, расстрелами, голодом, и мы должны быть по идее роботами, а вместо этого мы стали слушать джаз, сочинять какие-то стихи, интересоваться Серебряным веком. Это очень странное развитие на самом деле», - рассказывал Аксенов. Главным же симптомом начавшейся эрозии человека массового типа стало возникновение личной потребности в свободе.( Read more... )
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Болотная площадь. Фото Сергея Наумова.
Опять спущена с цепи бешеная советская собака Кургинян: вновь заработала телепрограмма «Исторический процесс». Каждый ее выпуск посвящен теме «угрозы оранжада». Я не буду вдаваться в подробности бурных дискуссий, поскольку они послужили мне лишь поводом для некоторых обобщений.
Начну издалека. Замечательный русский мыслитель, христианский демократ Георгий Федотов писал: «В татарской школе, на московской службе выковался особый тип русского человека — московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица. Этот тип психологически представляет сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия. Что поражает в нем прежде всего, особенно по сравнению с русскими людьми XIX века, это его крепость, выносливость, необычайная сила сопротивляемости. Без громких военных подвигов, даже без всякого воинского духа — в Москве угасла киевская поэзия военной доблести, — одним нечеловеческим трудом, выдержкой, более потом, чем кровью, создал москвитянин свою чудовищную Империю…».
Разумеется, речь идет не о москвиче как жителе Москвы. Речь об определенном наиболее распространенном русском типе как таковом. Речь о московите. Федотов уточняет: «Свобода для москвича /московита/ — понятие отрицательное: синоним распущенности, “наказанности”, безобразия».
Подводя итоги красной революции, Федотов пишет, «что вся созданная за двести лет Империи свободолюбивая формация русской интеллигенции исчезла без остатка. И вот тогда-то под нею проступила московская тоталитарная целина. Новый советский человек не столько вылеплен в марксистской школе, сколько вылез на свет Божий из Московского царства, слегка приобретя марксистский лоск».
«Он ближе к москвичу /московиту/ своим гордым национальным сознанием, его страна единственно православная, единственно социалистическая — первая в мире: третий Рим. Он с презрением смотрит на остальной, то есть западный мир; не знает его, не любит и боится его. И, как встарь, душа его открыта Востоку…», - таков удивительно точный портрет совка, нарисованный Федотовым в период позднего сталинизма. Именно тогда, кстати, был популярен лозунг «Сталин и Мао – навеки друзья». Да и сегодня советский человек, благополучно переживший Советский Союз, симпатизирует «китайскому пути», Ирану с его антиамериканизмом, и по-прежнему не любит «западный мир», в который теперь попали прибалты и даже грузины и – о, ужас! – чуть было не попали «хохлы».
Александр Янов, по сути, соглашался с Федотовым, когда утверждал, что советизм внутренне ближе именно к московскому периоду российской истории. Однако после смерти Сталина и начала хрущевской оттепели тип советского московита стал несколько «плыть», отступать, терять свое безоговорочно доминирующее положение. Я говорю о возникновении феноменов, возможно, довольно смешных с позиций нашего времени. Но тогда появление «стиляг», «штатников» было сопоставимо с обнаружением ереси «жидовствующих» в государстве Ивана Третьего. В середине 50-х заявила о себе западническая фронда, бросившая вызов советскому образу жизни. Это была городская молодежь, которой дико надоел совок. Разумеется, не следует искать тут особую глубину. Но, тем не менее, именно из поколения джаза вышел Василий Аксенов – «стиляга», ставший знаковым западником в советской Московии. «Нас готовили, чтобы стать образцовыми рабами, напугали до смерти арестами родителей, дедов, дядьев, теток пытками, расстрелами, голодом, и мы должны быть по идее роботами, а вместо этого мы стали слушать джаз, сочинять какие-то стихи, интересоваться Серебряным веком. Это очень странное развитие на самом деле», - рассказывал Аксенов. Главным же симптомом начавшейся эрозии человека массового типа стало возникновение личной потребности в свободе.